На корабле утро - Страница 73

Теперь Комлеву стало ясно, откуда Любава знала столько подробностей про Поведнова и его денщика-сирха…

«Кто она ему – дочка? Неужели дочка?!»

Но вот Любава назвала Поведнова «дорогим дядюшкой» и этот вопрос прояснился.

– Ты себе не представляешь, как это для меня важно… Пойми, пожалуйста, – жалостливо заклинала Любава, театрально заламывая руки.

– И надо же такое придумать – в медицинскую капсулу залезть!

– Подумаешь, раз в жизни использовала профессиональные знания в личных целях…

– И это тоже тебе военные дознаватели припомнят! Будет еще одно отягчающее обстоятельство! – кипятился Поведнов. – Ничего… Посидишь недельку-вторую в тишине, подумаешь над своим поведением… Авось ума-то прибавится!

Большинство коллег Комлева старательно делали вид, что ничего не видят и не слышат. Хотя, конечно, все слушали в три уха. Комлев тоже не отстал – с притворным фанатизмом он принялся завязывать шнурки на своих ботинках и проверять содержимое карманов, будто что-то выискивая.

Он очень хотел перехватить взгляд Любавы – такой живой и смелой, такой пленительной. Ведь он был уверен, что та проникла на борт «Стрекозы» и вообще затеяла весь этот трудоемкий обман ради него одного. Не зря же она целовала его тогда в раздевалке с такой жертвенной страстностью!

О да, он был польщен!

Отыскать местонахождение гауптвахты, где, если принимать всерьез угрозы Поведнова, должна была томиться военврач Любава Мушкетова, для Комлева оказалось нетрудно.

Для этой цели ему достало планшета, подсоединенного к информационной сети тяжелого авианосца «Слава», и своего индивидуального кода.

К счастью, уровень допуска сотрудников отдела «Периэксон» был достаточно высок для того, чтобы хозяйничать в электронном двойнике авианосца как у себя дома. И едва выдалась свободная минута, он отправился по найденному адресу – вторая палуба, отсек 7, проход «Правый-1».

– Я из отдела «Периэксон», – представился Комлев, протягивая рыжеволосому, щедро усыпанному веснушками вахтенному мичману свой пропуск. – Прибыл сегодня, на «Стрекозе», со штабного корабля «Урал». Здесь содержится Любава Мушкетова?

– Черненькая такая? Цыганочка? – пытливо прищурился тот. – Здесь, в кубрике номер два.

– Я должен поговорить с ней.

– Что значит «должен»? Не разрешается это! – Вахтенный посмотрел на Комлева с каким-то собачьим, дворняжечьим недоумением.

– Но вы же Поведнова к ней пускаете! – наобум брякнул Комлев.

– Ну… Он же ее дядя… А вы, простите, кто?

– Какая разница?

– Разница есть.

– Я – ее коллега. По штабному кораблю «Урал».

– Ну и что, что коллега?

Разговор зашел в тупик. Проницательный Комлев понял: пора менять пластинку.

– Послушай, мичман… Ты был когда-нибудь влюблен? – Комлев приблизился к вахтенному значительно ближе, нежели это предполагали чисто уставные отношения.

Мичман осклабился и засопел.

– Ну… В жену… Ее Мария зовут.

– Это хорошо. А теперь послушай и пойми меня. – Комлев магнетически впился своим взглядом в янтарно-рыжие глаза вахтенного. – Я в эту девушку черноволосую влюблен по уши. Я без нее не могу жить. Это из-за меня она сюда прилетела. Выходит, из-за меня она очутилась здесь, на гауптвахте. По-человечески рассуди – как я могу с ней не повидаться?

– Понимаю, – послушно кивнул рыжеволосый. – То есть не понимаю, но допустим… Но это по-человечески если. А по-служебному – все равно нельзя.

Комлев вздохнул. Отпрянул, как бы отчаявшись в успехе. Но потом, вроде как что-то важное решив, вновь пошел на приступ.

– Тебя как зовут?

– Веня. Вениамин.

– Вениамин, пожалуйста, прошу тебя, дай мне с ней поговорить. Ну хотя бы несколько минут. Я тебя не как военфлотца, как человека прошу. Ты же знаешь, ее должностной проступок – он очень несерьезный… Это не проступок скорее, а… женский фортель такой. Он совсем в другой плоскости лежит… Ты понимаешь? – Вся фигура Комлева выражала униженную мольбу.

– Ладно. Пусть. Десять минут. Не больше, – сдался веснушчатый мичман. – Обещаете?

– Слово офицера.

Он вошел.

Кубрик была узким, белым, без иллюминаторов. На подволоке – белая сосулька лампы дневного света. Возле дальней стены – койка. На койке лежит, заложив локти под голову, похудевшая и чуточку подурневшая Любава, одетая в форменные штаны и белую армейскую футболку с V-образным вырезом. Ее роскошные волосы заплетены в две косы, перехваченные красными резинками.

Никакой мебели, кроме узкой лавки – «банки» по-военфлотски. Ни стола, ни стула, ни визора. Впрочем, гауптвахта – она на то и гауптвахта, чтобы там раскаиваться, а не под караоке шлягеры орать.

На палубе рядом с койкой – пластиковая миска и кружка. Как видно, остались с обеда.

Любава смотрела в подволок. Лицо у Любавы было бескровным и злым. Но даже такой она вызывала в Комлеве вожделение.

– Здравствуйте, Любава, – сказал Комлев, притворяя дверь.

На его лице играла приветливая улыбка. Не хватало, пожалуй, только цветов. Но где взять эти чертовы цветы на тяжелом авианосце, находящемся в боевом походе?

– Владимир… это вы? Но что вы тут делаете? – Любава, похоже, и впрямь была сильно удивлена. Значительно сильнее, чем предполагали обстоятельства. Улыбнуться она не соизволила.

– Пришел с вами повидаться… Оказать вам… моральную поддержку.

– Мне не нужна моральная поддержка, – твердо сказала Любава, она села на койке и принялась натягивать носки на босые ноги. – Я знала на что шла!

– Если бы я был барышней, я бы наверняка лишился чувств, когда увидел вас, рука об руку с Поведновым выходящей из «Стрекозы»… Вот это был номер! – сказал Комлев ласково.