Комлеву не требовалось комментариев. Ему было ясно, что в довершение всех бед они рискуют попросту упасть на архонтессу и всему виной будет ее роковое притяжение. Которое невозможно было учесть заранее, поскольку здесь явно работал эффект гравитационного эмулятора, но только отмасштабированный в десятки раз сравнительно с доступными землянам мощностями.
– Давай, Кузьма… Вытаскивай нас как можешь, – не приказал, а скорее попросил Часомерский.
И Кузьма расстарался.
Мгновенно рассчитав, что только тяга кормовых маршевых двигателей в состоянии превозмочь гравитационные чары архонтессы, Еланов головокружительным разворотом поставил корабль «на попа». Ясное дело, «Ретивый» продолжал нестись вперед с интерстелларной скоростью, но теперь архонтесса оказалась ровно под его маршевыми дюзами.
– Высота пятнадцать! – доложил штурман.
И дальше становилось только хуже:
– Высота десять!
– Высота три!
– Нет зажигания на маршевых! – закричал Еланов.
«Прощайте все», – мысленно сказал Комлев.
– Высота семьсот метров!
– Высота двести метров!
Лишь с третьей попытки Еланову, разбившему предохранительный колпак на системе взрывного пуска маршевых, удалось призвать к жизни плазменных джиннов. По бескрайнему плато одного из боков архонтессы хлестнули огненные бичи. В брюхе у «Ретивого» послышался хлопок, затем подозрительный свист.
«Надорвался…» – подумал Комлев.
Корма «Ретивого» неслась над архонтессой на комариной высоте сорок метров. И несмотря на полную тягу маршевых, расстояние это продолжало уменьшаться.
К счастью, впереди черным обрывом уже зиял край архонтессы.
– Еланов, поднажми бортовыми маневровыми! – посоветовал Часомерский.
Этот совет, смехотворный в других условиях, оказался весьма дельным. Крошечное приращение скорости, которое дали маломощные бортовые, протолкнуло фрегат к спасительному обрыву. По плавной параболе «Ретивый» прошел угол архонтессы, разминувшись с ее тусклой обшивкой в считанных метрах.
На связь вышел замначальника двигательного, тот самый Эдуардыч, с которым Комлев уже имел содержательное общение на Певеке, во время памятной вивисекции двигателя Д-2.
– Товарищи, вы не поверите, но приливным эффектом от этой коровы нам маршевые дюзы потянуло.
– И что?
– Они теперь длиннее, чем раньше. На полметра, – похоронным тоном сообщил Эдуардыч.
– Если бы у «Ретивого» была супруга, она была бы довольна, – заметил Часомерский.
В корабельной сети раздался дружный, в несколько глоток, гогот.
Тем временем «Ретивый» стремительно удалялся от архонтессы.
– Ну что там с СР-сканированием? – поинтересовался Часомерский. – Сделали?
– Да вроде… Заканчиваю предварительный просмотр, – сообщил оператор. – Видна макроструктура, похожая на кристаллическую решетку металла. В узлах у нее, вероятно, реакторы. Так что наша кралечка-майор оказалась права… Также вижу тоненькие каналы, параллельные ребрам объекта. Заглубление – сто семнадцать километров от поверхности. Толщина ерундовая. Считанные метры. Состав стенок – какое-то говнище вроде углеродных нанотрубок. А под ними, похоже, транслюксоген, который мы ищем…
– Что значит «похоже»? – въедливо спросил Часомерский.
– А что, по-вашему, наши СР-сканеры имеют в блоке анализа опорные данные по транслюксогену? – нервно парировал оператор.
– Отставить хамство на борту! – одернул его Часомерский.
– Извините… Был неправ.
– В общем, приказываю слить все, что вы там насмотрели, связистам фрегата. Пусть посылают на «Камрань». Там разберутся… Уже пора.
Х-связь, к счастью, работала. Чего уже нельзя было сказать про второй Х-двигатель.
Как оказалось, несколько осколков смогли-таки преодолеть через все слои брони и насмерть поразили систему карданных подвесов. А вместе с ней и блок спин-стержней. Это означало, что улизнуть Х-переходом «Ретивый» уже не сможет.
В общем, и Часомерскому, и остальным стало не до результатов СР-сканирования.
Пролет «Ретивого» мимо архонтессы привел ягну в кипучее бешенство.
Операторы радаров наперебой рапортовали о все новых сворах паладинов, которые устремлялись в погоню за «Ретивым».
К счастью, у фрегата был основательный запас скорости и ягну требовалось время, чтобы развить хотя бы сопоставимую.
Но если паладинам это было нелегко, то корветы справлялись с этой задачей пугающе шустро.
– Шесть корветов на хвосте! – отчеканил оператор.
– Энергию на кормовые! – реагировал Часомерский. – Открыть заградительный огонь в задней полусфере! Слышишь, Еланов, поднажал бы ты еще чуток!
– Нечем жать, отец… Поверь, – как-то безнадежно отвечал старший пилот.
Корветы ягну ударили по «Ретивому» позитронными лазерами и на этот раз удар их был неотразим.
Да, защитное поле отфильтровало девять десятых позитронных потоков. Но разрозненные пучки антиматерии дорвались-таки до тела «Ретивого».
Две серии взрывов погремели вдоль днища. Отключилась центральная группа маршевых дюз. Прервалась связь с Елановым и оператором СР-сканера.
– Еланов, что там? Каракозов, отзовитесь! – уже в десятый раз спрашивал Часомерский.
Ответа не было.
Это могло означать что угодно – от наихудшего до почти безобидного. Наихудшее: пилоты погибли. Безобидное: перебило каналы связи. Узнать наверняка, что же произошло в пилотской кабине, можно было только при помощи метода, известного со времен неолита: личной явкой.
– Товарищи торпедисты, кто там не особо занят, сбегайте в пилотскую. Гляньте, отчего связи нет! – попросил Часомерский.