На корабле утро - Страница 40

Цунами плазменной ударной волны обрушилось на верхнюю палубу линкора.

Находясь в бронированной цитадели масштабы этого катаклизма прочувствовать было трудно. Но оценить – можно.

Освещение несколько раз угрожающе мигнуло, но, слава Богу, не вырубилось.

Ослепла целая плеяда терминалов. Над головой зашипела лопнувшая труба. Хотелось надеяться, не самая важная.

В тот миг я подумал, что было бы правильно отдать свой гермошлем Бондаровичу. Я не гордый, мне сгодится и пожарный противогаз.

Но Бондарович, который и прежде впечатлял своими командирскими качествами, на глазах превращался в эпического героя, до отказа накачанного адреналином. Его волевое лицо было бесстрастно. Он изрыгал команды с такой скоростью и такой всепобеждающей уверенностью, что отвлекать его каким-то гермошлемом было просто страшно. Может ведь и взглядом испепелить!

– Маршевые – стоп! Малая тяга на носовую группу! По корветам ягну – беглый огонь! Прекратить маневр «плоская змейка»! Носовая группа – средняя тяга!

– Есть обратная связь на носовых щитах! – доложил офицер щитовой группы.

Это значит – прямое попадание.

– Скачок температуры на эмиттерах! – продолжал офицер. – Второе попадание!

К нашему линкору вплотную подобрался тот самый пушной зверь…

Если эмиттеры защитного поля сгорят, позитронный лазер пробьет корабль насквозь от носовых антенн до кормовых хризолиновых дюз. Тоннель, по которому можно летать на флуггере, образуется в корпусе корабля за первые же микросекунды, а затем раскаленная плазма рассверлит этот тоннель во все стороны. Накачанный горячим газом линкор едва заметно припухнет на экранах наших соседей по ордеру, а затем лопнет, распыляя наши газообразные останки по всей системе Макран. Какая красивая, космическая смерть! Не каждый может похвастаться тем, что его уход из этого мира сопровождался взрывом карманной сверхновой!

Я бросил меланхолический взгляд на Земского и Черныша. Те лежали на оранжевом плоту, закинув руки за головы. Тоже, видать, философствовали.

– Держать курс! – распорядился Бондарович. – Полная тяга на носовые дюзы!

Бондарович обернулся к Маджиду, стоящему рядом в подобострастной позе официанта.

– Есть возможность улучшить охлаждение носовых эмиттеров щита? – спросил он.

– Не знаю… Я отдам распоряжение инженер-офицерам… А дальше как Ахура-Мазда управит… – сказал Маджид.

– Температура на эмиттерах критическая, – тревожно рокотал клонский офицер-щитовик. – Носовой щит принял третий позитронный лазер! Нет, их уже четыре!

– Спокойно, ашванты. Спокойно! – громовым голосом произнес Маджид. В тот миг он был похож на некое зороастрийское божество. Неумолимое и безмятежное.

– Внимание всем пилотам и операторам движения! – Судя по тону Бондаровича, он решился на что-то важное. – Мы должны сорвать корветам ягну прицеливание. При этом мы ни в коем случае, повторяю, ни в коем случае не должны подставить под их позитронные лазеры незащищенные борта корабля. Я недостаточно хорошо знаком с динамическими характеристиками линкора «Кавад». Поэтому приказывать не считаю возможным. Могу лишь изложить свое видение маневра. Линкор приводится в скольжение одновременно влево и вниз. При этом корма корабля должна равномерно выноситься также влево и вниз пропорционально смещению линкора.

Настал час того самого клона с желтушным лицом, которого я поначалу ошибочно принял за капитана – Фраваруза Севашти.

До этого совершенно незаметный и тихий, он вдруг оказался в центре событий.

С нечеловеческой скоростью он выхватил из кармана карандаш и блокнот – обычный бумажный блокнот, – набросал схему маневра, расчертил ее векторами тяги и столбцами цифр, после чего сразу же отдал необходимые указания непосредственно пилотам и операторам движения.

Я размышлял о том, что вот наш, русский навигатор – тот сразу бросился бы к планшету, в кнопки тыкать. И, бьюсь об заклад, провозился бы втрое дольше. Все же в клонском крохоборстве и минимализме что-то такое есть. Особенно в критических условиях…

– Пятый луч! – истерически выкрикнул офицер-щитовик. – Инженеры докладывают, что началось оплавление головок эмиттеров! Мой прогноз – семь секунд, – севшим голосом довершил он.

В ту минуту я не видел, не мог видеть многого.

Обливаясь потом, заходясь кашлем (кто хоть раз надевал противопожарный противогаз, меня поймет) две клонские аварийные партии стояли насмерть на верхней палубе линкора. Стена огня уверенно теснила их к магистральному стволу, через который питался энергией боевой мостик.

Комендоры в своих тесных подбашенных клетушках щелкали тумблерами, отправляя по корветам снаряд за снарядом.

Инженер-офицеры пожирали глазами датчики эмиттеров, бессильные сделать хоть что-нибудь для спасения.

Сонмища ракет – русских «Зенит» и конкордианских «Рури», – выпущенные фрегатами сопровождения, дожирали последние километры, отделяющие их от целей.

Полтора десятка «Дюрандалей», неуязвимые для легких позитронных пушек и слишком верткие для того, чтобы попасться под удар главного калибра корветов, били ягну практически в упор и сортную сестрорецкую сталь подвесных пушек «Ирис» вело от перегрева.

А линкор «Суворов», наш добрый старый «Суворов», обделенный вниманием корветов ягну и не знающий наших печалей, готовился положить седьмой залп в эсмеральдитовое чрево искореженного, захлебывающегося вакуумом астрофага.

Мы же – выживали. Просто выживали.

Повинуясь скрупулезно, до килоньютона отмеренным импульсам маневровых дюз, линкор грациозно завалился на левый борт и поплыл, покатился вниз, уходя от концентрированного огня корветов ягну.